Церквушка опустела, и лишь один человек по-прежнему оставался сидеть на длинной деревянной скамье. Казалось, он вовсе не замечал происходящего вокруг – может, даже не осознавал, что служба уже закончилась. Такое иногда случалось с молящимися, и священник некоторое время терпеливо ждал, делая вид, будто приводит в порядок мелочи. Но минуты текли, а прихожанин не двигался. Его задумчивость стала навевать тревогу.

Наконец, решительно отказавшись от мысли потянуть время еще немного, священник зашагал к сидящему.

– Могу ли я вам чем-нибудь помочь? – спросил он с вежливым участием в голосе.

– Что? – прихожанин непонимающе уставился на него, затем, несколько раз моргнув, взглянул по сторонам. Пустой полутемный зал говорил сам за себя, так что когда сероватые выцветшие глаза вернулись к священнику, в них уже было понимание. – Простите, – пробормотал незнакомец, – я не хотел вас задерживать. Не хотел… Случайно вышло. Простите.

Он встал с явным намерением немедленно удалиться.

– Я не тороплюсь, – мягко заметил священник. – Это место, – он обвел руками зал, – где мирские суеты отходят на второй план. Здесь мы можем успокоиться, подумать, прислушаться к голосу своего сердца. И тогда, быть может, мы услышим Его голос.

Непонятно, что остановило незнакомца – приятно-успокаивающая манера священника говорить, или же смысл сказанного. Тень давешней задумчивости на миг вновь преобразила черты, углубив морщины на лбу и придав глазам отсутствующее выражение.

Морщины, подумал священник. Они многое говорят о нас. Печать прожитой жизни. Они делают лицо человека, который часто дарил другим свою улыбку, приветливым, а лицо неудачника – угрюмым… Он мало улыбался.

– Вы… вы в чем-то правы, – тихо произнес незнакомец. Его взгляд теперь блуждал по залу, не останавливаясь на собеседнике. В приглушенном свете даже скромные достоинства церквушки – несколько образов, написанных со вкусом, золоченые рамы, лепная отделка под куполом, – были едва различимы, однако прихожанин, кажется, и не стремился что-нибудь увидеть. Он просто избегал… или не мог смотреть прямо.

Странная привычка.

А может, этот мечущийся взгляд выдает внутренние терзания, вдруг подумалось священнику. Может, именно сейчас человек передо мною нуждается в какой-то моральной помощи, поддержке? Много ли нам надо… смерть близкого – и мы уже выбиты из колеи. Знать бы…

Он остро почувствовал отсутствие опыта. В свои двадцать восемь парню уже приходилось сглаживать всевозможные семейные конфликты, венчать и отпевать, принимать исповеди, вести службы в собственном приходе, – но он по-прежнему не считал себя достойным своей должности. И по-прежнему робел перед людьми намного старше себя.

– Я зашёл сюда впервые, – тем временем продолжал незнакомец. – Наверное, случайно, но…

Пожав плечами, он не договорил.

– В нашей жизни едва ли найдется место для случайности, – проговорил священник, желая хоть чем-нибудь заполнить паузу.

– Да, наверное, – согласился незнакомец.

И снова – навязчивая, неуютная тишина.

«Так дело не пойдет, нужно собраться», – подумал священник, тайком изучая собеседника. Невысокого роста, худой, в возрасте где-то за пятьдесят, тот производил странное впечатление. С одной стороны, в нём как будто проступали черты некоего чиновника, или типичного «маленького человека». С другой… Маленькие, замотанные чиновники так не одеваются – дорого, и в то же время скромно, неброско. Если бы не бегающий взгляд…

– Раньше я считал себя атеистом, – незнакомец криво улыбнулся, – но теперь, видите… Впрочем, я все-таки пойду.

И он действительно направился к выходу.

– Простите, – окликнул его священник после секундного колебания.

– Да? – незнакомец застыл, не поворачиваясь.

– Вы идете в город пешком?

– Да. А как вы узнали?

Священник улыбнулся:

– Очень просто: на стоянке не осталось автомобилей. Там автоматически выключается свет, и тогда снаружи становится темнее.

– Хм, верно, – голос незнакомца звучал приглушенно. – Я как-то не заметил… Значит, и вы…

– Пришел на своих, – подтвердил парень. – Я не пользуюсь автомобилем. Так что, если не возражаете, составлю вам компанию.

Пауза. Молодой священник, пытаясь освободиться от чувства неловкости, переступил с ноги на ногу. Может, предложение было нежелательным, и сейчас незнакомец ищет повод для отказа?

– Если… – собравшись дать задний ход, начал парень, но, словно прочитав его мысли, прихожанин сказал:

– Нет, почему же… Пойдемте.

Вечер встретил их холодной свежестью, нечастой для этих широт. Прихожанин ссутулился и плотнее запахнул длиннополый плащ.

– Зима… – буркнул он, чуть повернувшись к собеседнику. – Не торопится уходить…

Странно, но в этом обычном замечании о погоде парню послышалась такая тоска, что он поперхнулся приготовленными словами. Поёжился: церемониальная ряса толком не защищала от дующего с океана ветра. Снова взглянул на человека, которому навязался в попутчики. На человека, которому, возможно, нужна помощь.

Или вера.

Иначе зачем бы он приходил в церковь?

– Уйдёт, – сказал священник в продолжение разговора, заставив наконец свой голос звучать мягко и убеждённо. И, незаметно меняя тему, добавил: – В нашем мире ничто не длится вечно.

Незнакомец криво усмехнулся:

– Это справедливо и по отношению к самой жизни. Вопрос лишь в том, что закончится быстрее.

– На всё есть Его воля, – смиренно произнес священник, подняв глаза к небу.

Неожиданный порыв ветра частично заглушил сказанное, и парень был отчасти рад этому. Правильные слова казались сейчас не совсем уместными. Словно, вместо того, чтобы подумать, он воспользовался готовой формулой, наугад вытащив ее из мешка вечных истин.

Молодой священник не любил отговорок, особенно из собственных уст.

Они свернули на виляющую аллейку, освещенную неярким светом желтоватых шаров-фонарей. Церковь располагалась чуть в стороне от городского центра: ближайший путь к основным средствам сообщения лежал через парк.

– Может быть… – наконец сказал прихожанин, глядя себе под ноги. – Знаете, я никогда всерьёз не воспринимал существование Бога. Для меня это слишком абстрактная идея.

– Идея, – повторил священник. – Люди так часто говорят. Идея, Высший Разум. Но осмыслить существование Бога невозможно – это задача из ряда «объять необъятное».

– Почему же?

Пожав плечами, парень ответил:

– Ни один, даже самый мощный компьютер, не сосчитает от нуля до бесконечности. Ни один ум не готов принять в себя всё величие Бога. Однако…

– Простите, – вмешался незнакомец, перебивая. – Этот довод мне однажды приводили. Но для того, чтобы верить, к примеру, в ваше существование, мне не нужно знать всё, что знаете вы. Ваш внутренний мир – это ведь тоже своего рода бесконечность.

– Бог проявляет себя повсюду, – спокойно продолжил парень, когда его собеседник замолчал – очевидно, затруднившись в подборе аргументов. – Человек видит другого человека и признает его существование, потому что это соразмерно уму. Но, видя повсюду перед собой проявления Бога, мы не в состоянии связать их воедино в собственном сознании. Бог перед нами, но мы Его не видим. Помните попавшего в страну великанов Гулливера?

– Это что-то из старой литературы?.. – неуверенно пробормотал незнакомец. И, предупреждая пояснения, добавил: – Хорошо, я в любом случае уловил вашу мысль.

Некоторое время они шли молча. Порывы ветра иногда заставляли ветви деревьев протяжно стонать, а спутников – кутаться в одежды. Затем парень заметил, что глаза незнакомца теперь обращены к небу.

Над головой слабо светился Млечный Путь.

Не опуская взгляда, прихожанин сказал:

– Если честно, сейчас меня уже не слишком интересуют аргументы. Глупо было бы прожить жизнь, а потом, в самом конце, менять веру.

– Были люди, которые уверовали в преклонном возрасте, – заметил священник, постаравшись тоном сгладить эффект возражения.

– Наверное, для этого должно было произойти что-то очень необычное.

Парень кивнул, как бы соглашаясь:

– Иногда Бог, в милости своей, посылает нам чудеса.

Незнакомец не ответил. Вместо этого он после небольшой паузы неожиданно заявил:

– Знаете, к какому выводу я пришёл? То, что человек делает для себя, движимый желанием, страстью, – имеет гораздо меньше шансов на успех, чем то, что он делает для других. В этом даже есть что-то мистическое. И если воля Бога где-нибудь вообще проявляется, то, скорее всего, именно здесь.

– Помогать ближнему… – начал было священник.

– … одно из основных правил, данных нам свыше, – подхватил незнакомец. Он уже не запинался, как в начале разговора, не смолкал, подбирая слова. Теперь его речь текла совершенно свободно. – Вы можете подумать, что я всё-таки нашёл для себя то самое доказательство, которое нужно каждому, чтобы поверить. Но я по-прежнему не знаю. Понимаете, это было бы слишком большим искушением: после всех разочарований жизни поверить в высший смысл. Сказать себе, что всё было не зря. Убедить себя. Это очень похоже на самообман ради собственного спокойствия. Поверить, что ты чего-то стоил. Что ты – не ничтожество, сорняком проболтавшееся в этом мире.

Он замолчал, но едва священник собрался говорить, продолжил:

– Я любил одну женщину – она была неумна и некрасива. Слеп в любви, я был готов отдать ей всё. Но она ушла. Я любил другую женщину – симпатичную и остроумную. Однако мне так и не удалось добиться взаимности. Потом я встретил свою третью – и последнюю – любовь, – тон незнакомца неуловимо смягчился. – Она была красива, словно богиня из древних легенд. Её уму могли бы позавидовать многие. Она любила меня тоже – искренне и беззаветно. Поверьте, к тому времени я уже научился видеть искренность… и ценить. Между нами всё было хорошо.

Холодный ветер резко взвыл, но тут же стих. Незнакомец снова смотрел в небо.

– Наверное, слишком хорошо. Через несколько месяцев она погибла на моих глазах. Я пытался спасти её, пытался изо всех сил. Мне удалось сделать то, что считалось невозможным. Но тщетно. Единственное, что я смог, – вытащить с того света человека, которого почти ненавидел. Его-то жизнь была мне глубоко безразлична. Однако он живет, а моя любимая – нет.

– Это произошло недавно? – спросил священник, чувствуя необходимость что-нибудь сказать.

– Два десятка лет назад, – ровно ответил незнакомец. – Давно? Знаете, именно тогда я был ближе всего к истинной вере. Те события… они перевернули мой мир с ног на голову. Наверное, тогда я почти сошел с ума.

Он хмыкнул и пожал плечами:

– Вы не находите, что это как-то связано: поверить и сойти с ума?.. Простите, я не хотел оскорблять ваши чувства.

– Вы не сказали ничего оскорбительного, – тихо произнес священник.

Его попутчик вздохнул.

– Я почти жалею о том, что сделал после. Я… решил, что этот мир просто так устроен. К одним судьба всегда повернута лицом, к другим – спиной. Одни летают на крыльях успеха, а другие тянутся от беды к беде. Бог посылает свои испытания не всем и не всегда, у Него есть свои любимчики, которым всегда должно везти. И свои «мальчики для битья», на которых сваливаются все несчастья. Независимо от того, что они делают – просто… для контраста, что ли.

Воспользовавшись паузой, священник поинтересовался:

– А сейчас вы тоже так думаете?

Незнакомец странно усмехнулся.

– И да, и нет, – ответил он с оттенком нерешительности в голосе. – Трудно отрицать, что одним в этой жизни везет больше, чем другим. Но, наверное, глупо приписывать всю вину какой-то высшей силе. Если покопать, для успехов или неудач всегда находятся вполне мирские причины.

Он помолчал, как будто ожидая следующего вопроса, а затем вернулся к оставленной мысли:

– Но тогда… тогда я был молод, и в моих руках было куда больше силы… куда больше, чем вы можете себе представить. Почти поверив в Бога, я решил бросить Ему вызов. Или, если не Ему, то хотя бы жалко устроенному мирозданию – есть ли в том разница?.. Напомнить о справедливости.

Далеко впереди показался выход из парка. Там сияла неоновыми огнями набережная. Запах океана, казалось, еще больше усилился.

– К тому времени, – задумчиво продолжал незнакомец, – прошлые обиды успели почти забыться. Мне не было дела до жизней своих старых недругов. Однако я взял на себя обязательство…

Он говорил спокойно, но священник вдруг почувствовал близость некой страшной тайны и, с трудом выталкивая слова через мгновенно пересохшее горло, спросил:

– Что… вы сделали с этими людьми?

Впервые за долгое время взгляды собеседников встретились. Парень вздрогнул: черты лица незнакомца сейчас казались резкими, заостренными, глаза – почти не видны в тени глубоких впадин. «Словно покойник, – пришла незваная мысль. – Или сама смерть».

– Я вынес им приговор, – прозвучало в ответ. – И привел его в исполнение.

Его глаза в который раз обратились к звездам.

– Сейчас вы думаете о моей душе, – произнес он утвердительным тоном. – О спасении. Но я далек от раскаяния. Наверное, уже попросту поздно. Всё, что было во мне живого, выгорело там, в Пещере Снов, на Дикатане. Для меня многое больше не имеет значения.

Священник споткнулся и, к своему стыду, понял, что теперь старается держаться от незнакомца подальше. Он слышал о Дикатане.

Выходит, он навязался в попутчики к опасному преступнику? Которого неизвестно что занесло сюда, на край света, за сотни парсеков от ближайшего мира Федерации? Может, теперь этот… убийца скрывается от очередного преследования? Или…

«На всё есть воля Господня, – мысленно проговорил парень, стараясь успокоить хаос мыслей. – Я не знаю причин, которые подвигли этого человека на преступление, но сейчас он не выглядит опасным. – Он мельком глянул на собеседника и добавил, словно пытаясь переубедить самого себя: – Не выглядит».

До выхода на набережную, где сейчас вовсю кипела жизнь, оставалось совсем чуть-чуть.

Незнакомец оставил без внимания изменившуюся походку спутника, продолжая так же тихо, как прежде:

– Я сказал, что почти жалею о сделанном, и это правда. Два десятка лет назад моя жизнь казалась разбитой на куски. Но сейчас, совсем недавно, я стал думать по-другому.

Справившись с нахлынувшим страхом, священник всё же продолжал следить за приближением огней набережной. Ещё сотня шагов…

– Мне пришло письмо, – сказал незнакомец. – Помните, я говорил, что спас человека? Он разыскал меня, хотя это было совсем не просто. Написал, что работает в киностудии, мастером по освещению. Прислал фотографии жены и детей. И, знаете, мне почему-то стало хорошо, словно о старом друге услышал. А у меня и друзей-то не было… А потом… как-то во сне я увидел её. Раньше она мне часто снилась, и вот теперь снова. Но сон был удивительный – яркий, с множеством подробностей, немного странный. И почему-то у меня осталось впечатление, будто это не просто мои старые воспоминания, а мы с ней действительно встречались.

Он говорил торопливо, словно хотел поведать самое главное до того, как парень выразит желание расстаться. Но священник уже и сам заинтересовался, опять почувствовав тайну.

– В её словах кое-что показалось мне… непонятным, но, в отличие от остальных снов, я отчетливо помню каждую мелочь. И это меня убеждает больше всего.

Спутники прошли под аркой и остановились на бетонном тротуаре набережной. Почти рядом звучала музыка и толпились люди: плавучий ресторанчик был сегодня переполнен, несмотря на качку. В волнах отражался свет маяка, вынесенного на самый край далекого пирса.

– А теперь самое главное, – неожиданно заявил незнакомец, словно только что принял некое важное решение. – Я должен отдать в хорошие руки одну вещь.

Священник удивленно поднял брови.

– Вот она, – незнакомец извлек из-за пазухи коробочку, похожую на портсигар, и аккуратно открыл.

На клочке мягкой ткани покоилась маленькая зеленая капелька.

– Что это? – парень не смог полностью избавиться от подозрительности в голосе.

– Если хотите, можете назвать его моим талисманом, – задумчиво сообщил его спутник. – Он был со мной все эти годы. Оберегал от неприятностей… наверное. Но сейчас мне нужно его отдать. Иначе… будет искушение… Возьмите.

Ничего не понимая, священник тем не менее автоматически подставил ладонь. Капелька легла в самую её середину. Какой-то зеленый камушек, почти прозрачный. Наверное, дорогой, подумал парень. Впрочем, в драгоценностях он не разбирался.

– Но я не могу…

– Вы мне не доверяете, – спокойно констатировал незнакомец. – Что ж, это легко понять. Тем не менее, возьмите. Наша встреча могла быть неслучайной.

От камушка веяло теплом. Неожиданно всякая подозрительность исчезла, уступив место удивлению. «Чего я мог бояться? – спросил себя парень, по-новому рассматривая собеседника. – Он не подразумевает ничего плохого».

Сейчас это казалось очевидным.

– Прощайте, – сказал незнакомец, а затем повернулся и зашагал прочь.

Священник рассматривал капельку. Потом вдруг понял, что в левой руке сжимает ту самую коробочку-портсигар. Словно выныривая из транса, огляделся.

Незнакомец уже садился в автобус.

– Эй! – крикнул парень, однако поздно. Двери закрылись, и автобус, быстро набрав скорость, скрылся за поворотом.

Повертев в руках оставленную вещь, священник решился наконец открыть ее.

Это не было портсигаром, но для чего предназначалась коробочка, парень так и не смог разгадать. Зато под мягкой тканью, служившей подстилкой для капельки, обнаружилась надпись. Приглядевшись, в свете уличного фонаря парень прочитал:

«Эдварду Лау за отличную учебу от офицерского состава. Академия имени Кристофа Бернского».

– Офицерского состава… – пробормотал священник. – Академия…

Он вдруг понял, что коробочка была оставлена нарочно. Равно как и то, что разговаривал он с её настоящим владельцем. «Он хотел, чтобы где-нибудь его имя вспомнили добрым словом. Словно прощался. Почему? – не понять. Что ж, я помолюсь за тебя».

Капелька в правой ладони парня до сих пор сохранила тепло, несмотря на дующий с океана ветер. Возвращая её в коробочку, священник невольно вздрогнул. На миг ему показалось, будто зеленый камень засветился сам по себе.

Но это могло быть просто игрой теней.

Страданий горы небо громоздит,
Едва один рожден, другой – убит.
Но неродившийся бы не родился,
Когда бы знал, что здесь ему грозит.

Омар Хайям.

Ничто не строится на камне, все на песке,
но долг человеческий строить, как если бы
камнем был песок…

Хорхе Л. Борхес.

Тяжело ползущие по небу тучи. Ни одного просвета. Ни одного лучика солнца. Уже много лет. Или веков. Или всю вечность.

Вечность… Мысли привычно сворачивают в эту сторону. Суета сует…

Лишь изредка брызнет дождик и тут же прекратится, даже не успев прибить пыль. Почва жадно впитывает влагу, но сухой воздух отбирает её значительно быстрее. Здесь нет ни морей, ни рек. Только тучи.

Чахлые иссохшие деревца всё ещё цепляются за жизнь, но я знаю, что так будет недолго. Они обречены, как и всё здесь.

Меркурий. Когда-то мёртвая планета, раскалённая с одной стороны и замороженная с другой. Потом – грандиозный проект, удачное исполнение, и маленький кусочек скалы превращается в цветущий сад. Небольшие города, исследовательские лаборатории – рай для учёных и просто уставших от спешки. Мирная провинция.

Но всё умирает. Даже солнце, которого я никак не могу увидеть. Да если бы и увидел – не уверен, что мне понравилось бы. Я знаю, близок день, когда оно потянется за своими детьми, чтобы навсегда скрыть их от остального мира. Наверное, так будет лучше.

Я сидел в городской библиотеке. Двухэтажное здание квадратной формы в силу своей высоты давало возможность обозревать весь город и окрестности. Само здание было небольшое – длина стены около шести метров. На втором этаже перегородок не было, а внешние стены представляли собой сплошные окна, поэтому я едва ли смог бы найти более подходящее для наблюдений место.

И для размышлений.

Я часто поднимался сюда и подолгу просиживал, глядя, как пыль и песок засыпают городские улицы. Скромные, некогда ухоженные, а теперь пришедшие в запустение дома всё ещё ожидали жильцов, которых уже никогда не будет. К близкому горизонту убегала пустынная равнина, только кое-где поросшая одинокими колючими кустами, слабо колыхавшимися на ветру. За пределами города деревья не росли. Такой привычный и такой чужой пейзаж.

Послышались быстрые шаги, и меня окликнул Гел:

– Кир, все уже собрались. Ждут тебя.

– Хорошо, я сейчас приду, – ответил я, не оборачиваясь.

И снова торопливые, затихающие шаги. Я будто почувствовал, как мне передалась частичка страха Гела. Страха перед поверхностью.

Давным-давно уже никто не высовывался на поверхность Меркурия. Жизнь текла глубоко в недрах. Я был своего рода белой вороной, и моему примеру никто не собирался следовать. И отнюдь не из-за традиций.

Потому что существовали ещё и Сегиры. Иногда их корабли появлялись под низкими тучами, и тогда все, кто имел неосторожность выползти из безопасных нор, умирали. Космос больше не принадлежал человеку.

Я окинул взглядом небо. Всё такое же серое и пустынное. И зловещее.

Гел ожидал меня внизу. Вместе мы прошли длинными коридорами и вышли в зал совещаний. Отсюда мы правили Меркурием.

Вместо потолка здесь было иллюзорное небо – голубое, с медленно ползущим жёлтым диском солнца. Вместо стен – такие же иллюзорные луга. Иллюзия жизни.

Гел занял свое место среди собравшихся. Я вышел в центр и оглядел окружающие меня лица.

Они были спокойны. Внизу все чувствовали себя в безопасности, здесь нам ничего не угрожало. Но при более внимательном рассмотрении я обнаруживал в них тень всё той же обречённости, что лежала на всём этом мире. Эти люди знали: гибель неизбежна.

– Зачем ты созвал нас, Кир? – наконец не выдержал один старик.

– У меня есть кое-какие идеи насчёт устройства нашей жизни. Мне кажется, что мы стали слишком мало внимания уделять очень важным аспектам. К примеру, наш планетарий уже четыре года как не работает, и никому до этого нет дела.

– А для чего нам планетарий? – недовольно буркнул кто-то.

Я отыскал подавшего голос человека и обратился прямо к нему:

– Для того чтобы наши дети не превратились в слепых и безмозглых кротов, бессмысленно роющих туннели. Далее. Мы организуем группу людей, которая займётся разведкой заброшенных секторов. Там мы можем найти что-нибудь ценное.

– Глупости! – фыркнул Рой, уже пожилой член совета.

– Погоди, Рой, – попросил я мягко. – Если уж ты так говоришь, то представь, что будут говорить твои правнуки. Если они вообще будут говорить. Ты знаешь, кто такие кроты? На Меркурии они вымерли лет пятьсот назад. Они не смогли приспособиться. Мы – смогли, благодаря своим знаниям. Но даже не в этом дело. Подумай, возможно, мы последние люди во Вселенной. Не подобает нам деградировать.

– Сегиры уничтожили нас.

– Нет. У нас есть знания, которые ещё могут стать нашим оружием.

Разумеется, я сам толком не верил в то, о чём говорил. Меркурий угасал уже очень долго. Но я не мог примириться с этим.

– Ещё кое-что, – продолжал я. – У нас появились проблемы с гравитацией.

– Оборудование не может работать вечно, – пожал плечами Хендор, в чью компетенцию входил данный вопрос.

– Я не требую, чтобы оно работало вечно! Я не верю в вечные двигатели. Но именно поэтому у нас есть ремонтные бригады.

– Неполадки слишком сложны, – возразил Хендор. – На Меркурии просто нет человека, способного в них разобраться. Мы теряем знания.

Его слова, прозвучавшие в полной тишине, выражали всю безнадёжность нашего положения. Вместе с гравитацией мы потеряем атмосферу, вместе с атмосферой – жалкие остатки растительности и животного мира, и нам не останется ничего, кроме как уйти в забытье вслед за ними. И насчёт знаний. Да, общество, чтобы прогрессировать, должно обладать определённой численностью и плотностью населения. Меркурий же изначально не мог поддерживать эти характеристики. Он был убежищем. Последним.

Я снова взглянул вокруг себя. Пожилые, покрытые морщинами лица, молодые, совсем юные – все были обращены ко мне. Они ждали моего слова.

– Хендор, у нас есть несколько подающих надежды парней. Посмотри их, отбери группу, и пусть занимается только этим.

Старик с сомнением вздохнул и кивнул.

Мне удалось запустить обсуждение и протолкнуть свои идеи насчёт планетария и создания разведгруппы. Потом я провёл краткую инспекцию по докладам моего правительства и обнаружил, что «всё нормально», то есть, ухудшение в пределах ожидаемого. В конце концов я распустил совет и направился к себе.

В комнате меня ждала Лара. Когда я вошёл, она отложила книгу и устремилась ко мне.

– Ты снова весь день провёл наверху, – в её голосе чувствовалась укоризна.

– И снова не видел Сегиров, – ответил я успокаивающе, целуя шёлк её светло-русых волос.

– Их не видел никто. Вернее, все, кто их видел, мертвы.

– Последний человек, умерший на поверхности, жил больше трёхсот пятидесяти лет назад. Наводит на размышления, а?

– Глупый ты мой, – тихо прошептала она, прижимаясь всем телом ко мне, – ну зачем тебе всё это нужно? Весь день на поверхности, ночью работаешь… Вон, уже круги вокруг глаз. Может, отдохнёшь?

– Нет времени, – пробормотал я обречённо, чувствуя, насколько же действительно устал. – Совершенно нет времени. Как говорят, отдохнём на том свете.

– Я боюсь за тебя.

– Не нужно. Со мной ничего не случится. Ты мне веришь?

– Верю… Но мне страшно.

– Всё будет хорошо.

Ночью я снова изучал архивы. Лара уснула, так и не дождавшись моего внимания. Когда же и мои глаза начали слипаться, я сварил себе хароги – меркурианского тонизирующего напитка. И продолжил изыскания.

Это произошло около семисот лет назад. Или ещё раньше. Но давайте по порядку.

Человечество вышло в космос. На каком-то этапе даже огромные расстояния перестали страшить наших предков. Но Вселенная не ждала Человека с распростёртыми объятьями. Звёзды были негостеприимны, и людям так и не удалось обнаружить пригодные для жизни миры.

Исследования продолжались, однако учёным с каждым годом всё меньше верилось в их успех. И поскольку пригодных для поселения миров не было, люди решили создать их.

Начали с Венеры, во многом и так похожей на Землю. И когда над бесплодными и пустынными ранее равнинами расцвели сады и запели птицы, человечество впервые испытало истинную радость творения.

Следующим был Марс. Потом пришла очередь и Меркурия. А потом…

Потом словно из ниоткуда появились корабли совершенно чуждой цивилизации. Их назвали Сегирами, теперь уже никто не помнит, почему. В считанные годы они разрушили всё то, что Человек создавал тысячелетиями. Земля была выжжена дотла, беспощадно изуродованы Марс и Венера. Меньше досталось Меркурию – просто потому, что людей на нём было совсем мало.

И затем ещё на протяжении столетий Сегиры контролировали качество своей работы. Они снова и снова проносились над опустошёнными планетами, уничтожая всё живое. Люди ушли под землю, и всё меньше находилось смельчаков, желающих рискнуть своей жизнью для того, чтобы увидеть свет настоящего солнца…

Вот такую картину мне удалось восстановить из отрывочных записей, содержавшихся в архиве. Причём не было никаких указаний насчёт того, на что были похожи эти самые Сегиры, вступали ли они в контакт с людьми, напали ли без предупреждения. Всё было покрыто завесой тайны, а само слово – пропитано ужасом.

Над всем этим я думал уже достаточно долго, и у меня было несколько идей по поводу данной истории. Однако куда более важной мне казалась наша нынешняя ситуация. Я продолжал искать хоть какие-то намёки относительно того, как давно появлялись Сегиры в последний раз. И ещё меня интересовали космические исследования.

По последнему пункту я ещё раньше нашёл кое-что интересное. Дело в том, что, даже уйдя под землю, лаборатории продолжали функционировать, а ведь на Меркурии когда-то была довольно сильная группа учёных. Так вот, разбирая уйму архивного хлама, я наткнулся на интересный заказ, пришедший из одной лаборатории пятьсот семьдесят лет назад. Учёные просили передать им полный свод галактических координат, то есть, такую информацию, которой следовало бы накачать мозги космического корабля, прежде чем отправлять его в путь!

Это хоть что-нибудь да означало!

Возникало, однако, сразу несколько закономерных вопросов. Во-первых, действительно ли ученые хотели отправить корабль, или координаты понадобились им для каких-то других научных нужд? Во-вторых, если это был всё-таки корабль, то удалось ли задуманное? В самом ли деле он ушёл к звёздам? В-третьих, вернулся ли он? В-четвёртых…

Впрочем, хватит. Допущений и так больше чем достаточно. Проблема в том, что наш подземный мирок, пусть и сравнительно маленький, не спешил делиться своими тайнами. Хотел бы я знать, где находилась та лаборатория! Может, на другой стороне планеты, а может, и где-то совсем рядом…

Интересно, как наши предки ориентировались во всех этих хитросплетениях туннелей?!

Я сам толком не понимал, что заставляло меня ночи напролёт просиживать за старыми архивами, а днём подниматься в библиотеку и смотреть на небо. Что я хотел найти? Чего ждал?

И почему в те редкие часы, что доставались сну, пред моими глазами неизменно возникала одна и та же картина: я бегу по холму, под ногами брызжет свежим соком зелёная трава, а в небе – в настоящем небе – неторопливо плывут белые громадины облаков, иногда закрывая собой ослепительный круг солнца?

***

Под утро я все-таки не выдержал и задремал. Как обычно, приснилось много всякой ерунды, однако часть о небе и солнце осталась неизменной. Пробудившись в постели, заботливо укрытый одеялом, я понял, что попросту одержим одной идеей. Покинуть Меркурий.

Что бы ни ожидало нас в глубоком космосе, оно не могло быть хуже, чем наше нынешнее положение. Планетарные системы жизнеобеспечения окончательно погаснут лет через пятнадцать. Солнце, с которым проклятые Сегиры тоже учинили какую-то гадость, по мнению наших ученых находится в очень нестабильном состоянии и способно превратиться в сверхновую, хотя еще двести лет назад подобное считалось невозможным (старые теории гласили, что сперва должна выгореть значительная часть водорода, образоваться ядро из более тяжелых элементов и так далее – еще на пару-тройку миллиардов лет работы; однако вопреки всем теориям светимость нашей родной звезды нарастала в геометрической прогрессии, и из этого что-нибудь должно было вытекать). Нам предстояло либо сгореть в пылающем аду, либо задохнуться, либо умереть от голода и жажды… либо бежать.

Эта ясность моих собственных выводов пришла ко мне впервые. Еще вчера казалось важным направить усилия на поддержку status quo, обеспечить ремонт наиболее изношенного оборудования, провести в жизнь несколько заманчивых молодежных программ для развития и просвещения наших немногочисленных детей. А теперь, в момент, когда сон отступал на заранее подготовленные позиции, я неожиданно осознал: всё. Выход только один, и мы обязаны им воспользоваться.

Так бывает часто: привыкнув к определенному ходу вещей, как-то не задумываешься о бесцельности своих действий. Продолжаешь по привычке ходить на работу, которая больше никому не нужна, строить планы, которым не суждено осуществиться, лелеять пустые мечты. Но однажды вспышка озарения охватывает разом всю эту беспросветную мглу, и ты понимаешь, что погряз в рутине и попросту не заметил, как привычный мир начал скатываться ко всем чертям. Скатываться, чтобы в итоге придавить своей огромной массой и тебя.

Древние говорили, что трудно жить во время перемен. Но разве они знали такие времена, когда все перемены были лишь к худшему? Если подобное казалось людям на старой и благополучной Земле, то мне их искренне жаль. Как можно быть пессимистом, видя над головой чистое небо?..

Быстро приведя себя в порядок, я кое-как перекусил остатками синтетического мяса (которое по идее содержало кучу полезных веществ) и отправился в свой рабочий кабинет. Тот располагался на два уровня ниже, в «блоке правительства». Сверкающая серебром табличка на дверях гласила: «Президент». Насмешка над былым значением этой должности. Я был президентом Меркурия лишь потому, что все остальные лишь опускали руки и безнадежно вздыхали: чего дергаться, все равно помрем…

Иногда эта черта моих соотечественников доводила меня до исступления. Да, мы обречены. Но нельзя же просто сидеть и ждать конца!

Они называли меня оптимистом и считали, что с возрастом это пройдет… если у нас еще есть в запасе время. Я видел снисходительные улыбки стариков. Мои министры были убеждены, будто разум их формального главы по молодости не способен охватить всю безнадежность нашего положения. Мои высказывания по поводу «наших правнуков» вызывали скорбные кивки – никто не верил даже в то, что нам самим удастся умереть от старости. О да, эти люди были мудры, если можно назвать мудростью безразличие к собственной судьбе.

И только поднимаясь в библиотеку, я позволял истинным чувствам выплыть наружу. В эти моменты жизнь казалась ненужным бременем, от которого следовало бы освободиться. Пожалуй, мне иногда действительно хотелось увидеть Сегиров своими глазами. Хотя бы для того, чтобы умереть. О, как желанно было порой возвращение к небытию!..

На столе уже лежали принесенные на утверждение указы. Я внимательно просмотрел содержимое, отложил два листа в сторону, остальные подписал. Включил терминал, заглянул в архивы. Затем позвал своего помощника:

– Гел, зайди-ка на минутку.

– Конечно, Кир, – откликнулся по интеркому мой старый товарищ.

Спустя несколько секунд он уже вошел в мой кабинет. Веснушчатое лицо светилось добродушием и хорошим настроением. Серый костюм тщательно выглажен, рубашка сверкает белизной. Слава Богу, хоть Гел может выглядеть нормально! А то я бы вовсе свихнулся среди здешней угрюмости и безысходности. Тоже мне правительство…

– Что нужно? – поинтересовался он тем же тоном, который помнился мне с детства, когда мы были просто друзьями, и ни о каких должностях не думали.

– Да мне тут принесли всякую макулатуру, как обычно, – кивнул я на указы. Потом взял отложенные два листа. – И вот здесь кое-что непонятное. Что за «поправка об истечении срока действия постановления»? Разве у нас поправки к конституции не пронумерованы? Кто придумал такую дурацкую формулировку?

Гел взял указы, пробежал их глазами и усмехнулся:

– Ты, как всегда, законов не знаешь. А еще президент!

– Когда мне нужны законы, я обращаюсь к тебе, – парировал я. – На то ты и помощник.

– Ладно, – он смешно наморщил лоб. – О правлении Освальда Роха знаешь?

Я честно попытался вспомнить.

– Это было лет триста назад?

– Почти пятьсот! – фыркнул Гел, окончательно убедившись в моей неграмотности. – Так вот, этот президент был оригинальным типчиком. Он приказал записывать поправки без номеров. После него практика нумерации возобновилась, но – без учета принятых Рохом. А позже уже не хотели вносить в законодательство путаницу и оставили все так. Поэтому три поправки называются «поправками Роха». – Гел с укоризной взглянул на меня. – Стыдно этого не знать!

Он вкратце объяснил смысл интересующего меня пункта и удалился. А я, заинтригованный, ввел в поисковую систему имя Освальда Роха. Мне захотелось ознакомиться с его законодательными новшествами лично. Нужно же когда-нибудь просвещаться!

Странно, только никаких сведений о Рохе архивы не хранили. Я нашел сами поправки, несколько законодательных актов, подписанных рукой загадочного президента, и еще некий закрытый для посторонних файл. Больше ничего.

Пришлось взяться за файл. При обращении к нему на экран выводилась красочная оболочка с беспорядочными надписями, которая в придачу ко всему требовала пароль. Я попытался разобраться с разбросанными то тут, то там словами, но тщетно. Они не связывались в что-то путное. Однако мне казалось, что надписи все же имели какой-то смысл. Слишком уж крикливо выпячивались отдельные слова на фоне симпатичной оболочки.

Наконец, после минут десяти упорных поисков решения, я догадался, в чем дело. Если прочитать заглавные буквы сверху вниз, меняя местами каждую третью и пятую, получался связный текст. Обнаружить это оказалось тем сложнее, что по сути никаких ровных рядов не было, и «сверху вниз» считалось лишь условно.

Закодированное послание гласило: «Как звали основателя ордена францисканцев». Вопросительного знака нигде не было, но я и так догадался, что это подсказка к паролю. Пришлось напрячь память.

Возможно, юрист из меня вышел плохой. Однако историей я интересовался всегда. Как-то даже выучил стих из «Энеиды» Вергилия – на латыни, конечно. Настоящее имя Франциска Ассизского мне как-то попадалось, но попробуй-ка его вспомни! Может, здесь имеется в виду «псевдоним»?

Я ввел все возможные комбинации, однако оболочка не согласилась их принять. Итак, подразумевается все же настоящее имя.

Поисковая система о Франциске Ассизском ничего не знала. В электронном виде такая информация отсутствовала. Впрочем, если бы было по-другому, вряд ли Рох задал этот пароль. Эдак каждый дурак может открыть файл.

Как же его звали?..

Помнится, Ассизи – это Италия. Какие были имена у итальянцев? Николо? Не то. Джордано? Нет. Дж… Джованни! Джованни Бернардоне!

С нетерпением я ввел это имя, и оболочка уступила! Как там говорил Френсис Бэкон, знание – сила? Точно!

Это оказалось странного рода послание, начинавшееся так:

«Здравствуй, мой преемник! Если ты открыл данные записи, значит, тебе небезразлична судьба человечества. Президенты обычно не склонны к праздному любопытству. Что ж, попробую оправдать твое доверие и затраченное время.

Здесь ты найдешь все, что удалось мне установить за несколько лет самостоятельных расследований. Знаю, меня многие считают чудаком, и впоследствии едва ли что-нибудь изменится в лучшую сторону. Кроме того, на Меркурии все еще остались враждебные нам элементы. Они наверняка попытаются свести на нет все мои усилия. Но я верю в человечество. У нас еще есть время, чтобы осознать произошедшее».

А дальше шел дневник. Очевидно, предисловие было написано позже всего остального. Начав читать, я уже не смог оторваться. Меня захватило повествование. По записям можно было следить, как у Роха впервые появились смутные подозрения, как постепенно они обретали плоть и становились достаточно весомыми для того, чтобы начать собственные проверки и эксперименты.

«Эпидемия в восточной лаборатории, вспыхнувшая около сорока лет назад, кажется мне странной. В считанные часы она унесла жизни всех обитателей тамошнего блока, но не распространилась дальше. То, что мы закрыли туннели, ничего не значит. Крысы могли разнести заразу, однако чума мирно угасла. Не похоже на естественный ход вещей«.

Чуть позже:

«Мне удалось кое-что узнать, хотя никаких записей почему-то не осталось. Старики говорят, что восточная лаборатория продолжала вести исследования далекого космоса. Они там вроде бы даже отправили новый автоматизированный корабль. Нужно добиться разблокирования туннеля номер пятнадцать и посмотреть на лабораторию собственными глазами«.

Пару дней спустя:

«За идею разблокирования чумного района меня едва не назвали изменником. Не ожидал столь сильного противодействия. Придется отложить это до лучших времен«.

Я запоем читал эти рассказы о жизни, которая была мне неизвестна. Воображение рисовало картины из дней, когда многие районы меркурианского подземелья еще оставались заселены и сверкали огнями, но тоже постепенно приходили в упадок. Рох наблюдал этот упадок и понимал, к чему он приведет. Лишь изредка попадались строки, исполненные надежды:

«Человечество – наиболее приспособленная из жизненных форм, когда-либо созданных природой. Оно не может настолько адаптироваться к среде, как насекомые, однако, благодаря разуму, оно в состоянии адаптировать среду к своим потребностям. Я верю в нашу живучесть«.

И все же, хотя по дневнику можно было проследить направление мыслей былого президента, один из его выводов ударил меня, как током. Вероятно, по той причине, что предыдущая запись была стерта.

«…Это заставляет меня думать, что таинственные Сегиры были людьми. Более того, людьми с той самой Земли, которую они уничтожили. Не уверен, что понимаю их мотивы, однако другого объяснения просто не существует«.

Что же такого нашел чудак Освальд Рох? Какое явление подтолкнуло его к подобному выводу? Вероятно, это было что-то глубоко личное, раз мой далекий предшественник удалил запись.

Но этого не может быть! Чтобы человечество уничтожило себя само? Нет! Все мое существо протестовало против странного вывода.

А глаза тем временем продолжали глотать абзацы текста, который явился целым откровением.

«У меня все больше подозрений, что Сегиры до сих пор находятся среди нас. Недавно просматривал дневник и вспомнил о чуме в восточной лаборатории. Теперь все это звучит по-другому. Становится понятным и отсутствие информации по ключевым вопросам. Может, конечно, это у меня мания преследования, однако очень уж странные совпадения«.

Через неделю:

«Мне удалось провести небольшой эксперимент, утвердивший меня в подозрениях насчет Сегиров. В бумажных архивах я нашел одну любопытную вещь, которая, по-видимому, существовала когда-то и в электронной форме, но затем была удалена. Я собственноручно сделал электронную копию и отослал в архивы. Через два дня она исчезла. Более того, бумажная версия тоже бесследно пропала – прямо из ящика моего стола! Оказывается, на Меркурии все еще остались взломщики!«

Впрочем, Рох оказался хитер, и на всякий случай одну копию он сохранил у себя. Когда я прочитал этот документ, мои волосы встали дыбом. Оказывается, перед катастрофой люди уже научились продлевать жизнь едва ли не до нескольких тысяч лет! Само по себе это было замечательно, однако в сочетании с тем, что кто-то счел данное упоминание нежелательным, давало толчок к неким умозаключениям.

Освальд тоже об этом думал:

«Что в этой бумажке было опасного? Почему таинственные «агенты» не хотели, чтобы знание о возможном долголетии дошло до нас? Не потому ли, что среди нас живут именно те люди, которые явились организаторами катастрофы?«

Я даже прекратил читать. Чтобы додуматься до такого, нужно быть сумасшедшим! И все же именно подобный вывод пришел в мою голову еще до того, как я прочитал строки из дневника.

Сегиры среди нас! Те, кто превратил в ад цветущие планеты, могут до сих пор оставаться в живых и лицезреть результат своих действий! Покажите мне такого человека, и я его убью! Не задумываясь.

Как бы предвидя мою реакцию, Рох написал дальше:

«Разумеется, это всего лишь предположение, хотя оно и кажется наиболее правдоподобным. Не следует оглядываться вокруг в поисках виновников. Возможно, большинство из них уже мертвы«.

Дальше была сделана вставка другим шрифтом – вероятно, добавлена позже:

«Возможно, когда ты будешь читать это послание, будут мертвы они все. Со времени катастрофы прошло уже много времени, а изобретенные средства не способны дать бессмертие«.

Придя к таким выводам, Рох начал искать вероятные мотивы Сегиров. Он изрядно поработал над электронными и бумажными архивами, но не нашел ничего стоящего. Тогда президент стал разговаривать с различными людьми, пытаясь узнать, что тем известно о былых временах. Многим что-то рассказывали родители, другие успели ознакомиться с некоторыми документами до того, как последние навсегда исчезли. Забыв обо всем на свете, я впитывал все эти истории, скрупулезно записанные неутомимым Освальдом. Передо мной открывались тайны прошлого! Это было столь же упоительно, сколь и печально.

Человечество достигло куда большего могущества, чем мы себе можем представить теперь. Преобразование планет было не самым выдающимся достижением. Ученые вовсю экспериментировали с самим пространственно-временным континуумом. Согласно мнению некоторых, межзвездные корабли появились позднее, когда Меркурий уже терраформировали и заселили. Выходит, «официальная версия», которую я нашел в архивах, не совсем верна?

В общем, Рох собрал много интересного. Но своей цели так и не достиг. Природа Сегиров осталась загадкой. Разрозненные рассказы давали только варианты общей картины мира накануне и сразу после катастрофы. С однозначностью было проблематично.

«К сожалению, я не увидел вещей, ради которых и взялся за эту работу. Мои предположения слишком туманны, чтобы излагать их здесь. До сих пор неясно, прав ли я в своих выводах насчет Сегиров. Вероятно, эта неопределенность будет преследовать меня до конца моих дней».

***

Когда я закончил читать, «рабочее время» благополучно истекло. Впрочем, это не имело значения, поскольку при необходимости я мог оставаться здесь добрую часть ночи. Однако экстренные ситуации всплывали не столь часто, а в остальном с работой успешно справлялось правительство. «Моим старичкам» только следовало иногда задавать нужное направление, и дальше все шло, как по маслу. В отлаженных механизмах есть своя прелесть.

Взбудораженный своей находкой, я не мог найти себе места. Передо мной как будто поднялась на миг завеса, скрывающая прошлое, и за ней оказалось совсем не то, что я себе представлял. Упадок Меркурия не был простым скольжением вниз – нет, там господствовали интриги, заговоры, постепенно сглаживаемые новыми суевериями. Рох наверняка записывал в дневник лишь самое основное, и на самом деле улик было куда больше. Никто из нас не может похвастаться совершенством, в одиночку заметить все тонкости трудно. Ах, хотелось бы мне оказаться в том времени лично, увидеть все собственными глазами!

Однако, даже читая дневник, я не терял из виду идею, посетившую меня утром. История родной планеты была, несомненно, любопытна, но сейчас следовало позаботиться о выживании. И Рох вскользь упоминал о том, что могло послужить ключом.

Туннель номер пятнадцать, ведущий в восточную лабораторию! Я знал, что он до сих пор заблокирован. Но раз таинственные Сегиры уничтожили всех тамошних обитателей, значит, последние что-то обнаружили!

Надежда разгоралась все сильнее. Возможно, этим «чем-то» была пригодная к жизни планета, куда мы могли бы переселиться?

Меня охватило настолько сильное нетерпение, что я выбежал из кабинета и вприпрыжку пустился по коридору.

– Гел, ты мне нужен! – выпалил я с порога, ввалившись в апартаменты своего старого приятеля.

– Э? – он вопросительно поднял бровь, приподнимаясь из-за накрытого стола. Они с женой как раз ужинали.

– О, простите! – запоздало опомнился я. – Приятного аппетита!

– Насколько это срочно? – деловито полюбопытствовал мой помощник. – Лара уже звонила, спрашивала, где ты пропадаешь. Снова какая-то идея?

– Да… то есть нет… – я запутался. Почему-то лишь сейчас мне пришло в голову, что дело, которое ждало несколько столетий, может подождать еще чуть-чуть.

Пришлось улыбнуться и развести руками:

– Не настолько срочно, чтобы прерывать ваш ужин. Объясню все завтра.

Отделавшись от попыток усадить меня за стол, я вернулся домой. Когда решение отложить все до завтра было принято, на меня снизошло странное умиротворение, казавшееся давно и навсегда забытым. Впереди появилась конкретная цель, и значит, не нужно беспорядочно метаться в поисках выхода… по крайней мере, пока.

Думаю, этим вечером мне удалось удивить Лару. Она так давно не получала заслуженного внимания…

***

Утром Гел явился ко мне сам.

– Опять что-то сумасшедшее? – без предисловий спросил он, привычно окинув взглядом мою комнатку.

– Не более, чем обычно, – парировал я. – Мы отправляемся в восточную лабораторию. Для этого нужно разблокировать туннель номер пятнадцать.

– Гм, – кажется, Гел уже привык к моим выходкам. Во всяком случае, на его лице удивления не было. – Когда?

– Как только соберем группу. Нужно человек пятнадцать.

Я обстоятельно рассказал ему о своей идее, не посвящая в сомнительные выводы Роха насчет Сегиров (у меня было такое впечатление, что Гел попросту отмахнется от них). Он слушал внимательно, безмятежно кивал, однако всем своим видом демонстрировал, что все это, на его взгляд, полная ерунда. Увы, даже в лице лучшего друга я не мог найти единомышленника.

Когда я закончил, мой помощник вздохнул:

– Ты тоже пойдешь?

– Конечно. Можно ли рассчитывать на твое участие?

– Да, – кивнул Гел, немного подумав. – Мне во все эти фантастические проекты, честно говоря, не верится. Но я завидую твоей энергии… и уважаю. Браться, как ты, за что-то заведомо безумное не умеет больше никто.

– Спасибо за комплимент, – буркнул я. Гел иногда простодушно не замечал, как его слова задевали меня. Тут пытаешься хоть как-то оттереть на второй план собственные сомнения, а в итоге окружающие с удовольствием подбрасывают тебе свои. – Что ж, приступим.

Довольно скоро мы поставили на уши значительную часть нашего маленького общества. Когда правительство раскусило мои замыслы и стало резко протестовать, я сунул им под нос утвержденный ими же проект создания разведгруппы. Подумать только, как удачно два дня назад пришла мне в голову эта мысль! Интуиция?

К вечеру удалось скомплектовать группу из восемнадцати человек (включая нас с Гелом). По большей части в нее входила молодежь, но одним из добровольцев оказался глубокий старик, возраст которого было трудно определить. Когда он пришел ко мне и заявил, что тоже хочет участвовать в походе, я едва не охнул. Дневник Роха был все еще свеж в памяти. Если Сегиры все еще среди нас, то они несомненно весьма стары. И еще они не могут пропустить мою вылазку. Что, если этот старик – один из них?

Однако я не посмел отказать, предпочтя на всякий случай присмотреть за дедушкой лично.

– Меня зовут Дик, – сказал старик при знакомстве. Аккуратно и коротко подстриженные белые волосы создавали впечатление некой молодцеватости, тело выглядело тренированным, и только глаза выдавали возраст. Выцветшие бледно-голубые глаза без выражения.

Я постепенно начинал себя чувствовать параноиком. Представляю, каково было Роху!

– Очень приятно! – пожал я жилистую руку, ощутив легкое ритмичное дрожание. У старика болезнь Паркинсона?

Сомнения снова накатили волной. Что если передо мной самый обычный дедулька? Да, он хорошо выглядит, но я ведь не знаю, сколько ему на самом деле. Почему мне взбрело в голову, что это именно «один из них»? Вряд ли люди, которые смогли прожить тысячу лет, будут страдать от болезни Паркинсона…

– А позвольте полюбопытствовать, – неожиданно встрял в наш диалог Гел, до этого топтавшийся неподалеку.

– Да? – старик поднял кустистые брови, также абсолютно седые.

– Что привело вас в группу в таком… гм, почтенном возрасте? Ведь нам придется идти далеко…

– Молодой человек, – не без надменности Дик окинул взглядом моего помощника. – Мое тело в отличной форме, несмотря на возраст. Я, кхе-кхе, еще могу побегать с вами наперегонки. – Ухмыльнувшись, старик добавил: – И неизвестно, кто из нас победит.

– А все-таки? – улыбнулся и я, переходя на неофициальный тон. Гел задал весьма интересный вопрос. Может, узнав мотивы, я отброшу свои подозрения?

Дик неопределенно махнул рукой:

– Назовите это непоседливостью. Обожаю, когда что-то затевается, и не могу остаться в стороне. Или вы не находите это достаточным основанием?

– Нет, почему же, – поспешил успокоить его я. – Главное, что у вас есть желание идти с нами. Думаю, ваш опыт не раз пригодится отряду.

От этого комплимента старик удовлетворенно хмыкнул, а я про себя отметил, что подозрения отнюдь не рассеялись. Скорее, наоборот.

Было решено отправляться в дорогу прямо с самого утра следующего «дня». Я бы выступил прямо сейчас, но людям требовался отдых: на подготовку ушло много сил. Путешествие, по идее, не обещало быть слишком сложным: до восточной лаборатории было около сорока часов ходьбы, а об опасностях пути и говорить смешно. Какие могут быть опасности здесь, в туннелях Меркурия? Короче говоря, нам предстояла десятидневная прогулка. Но на всякий случай мы вдоволь запаслись всем подряд. Даже оружием.

Этой ночью Лара сказала мне:

– Не уходи! Я боюсь за тебя. Какое-то ужасное предчувствие, что ты не вернешься.

– Это всего лишь страх, – я нежно поцеловал ее в губы. – Я вернусь. Чтобы забрать тебя. Мы выберемся отсюда.

***

Надпись на внушительного вида задвижке гласила: «Входя, приготовься умереть!»

– Оптимистично, – оценил я. – Давайте-ка попробуем ее открыть.

До туннеля номер пятнадцать мы добирались около двух часов. Обжитые кварталы остались далеко позади, и толпа зевак, провожавшая нас, уже изрядно поредела. Да и неудивительно: последние пару километров пути пришлось вышагивать по тускло освещенному туннелю, в который мы спустились через не внушавший доверия люк (открывали последний впятером – было такое впечатление, будто он врос в перекрытие). Слева тянулись изъеденные ржавчиной рельсы, а справа оставался широкий проход для таких, как мы. Включившееся само по себе освещение угрожающе помигивало, грозя оставить нас в полной темноте. Впрочем, неудивительно: за полтысячи лет любая автоматика может износиться.

Тишина, которую нарушала лишь наша группа, угнетала. Застоявшийся воздух – тоже. И хотя в целом туннель выглядел хорошо сохранившимся, было заметно, что он давным-давно заброшен. Здесь было как-то… если не страшно, то тоскливо.

Гел взглянул на преградившую нам путь задвижку и заявил:

– Если сервомоторы не работают, то наш поход закончился.

В самом деле, сдвинуть заплесневелый кусок металла, достигавший в диаметре трех метров, представлялось весьма проблематичным. Так что я возмутился:

– Что значит «не работают»! Еще как работают!

Подойдя к блоку управления, я ввел свои реквизиты.

– Вы уверены, что хотите разблокировать туннель? – спросил голос без интонаций.

– Да, – кивнул я. – Абсолютно.

– Туннель разблокирован, – так же безразлично объявил голос.

Со стороны задвижки раздался жуткий хруст, но затем металл легко убрался в стену. Впереди был такой же туннель, как и сзади. Лампы неспешно включались, выхватывая из темноты новые метры предстоящей дороги. Путь свободен!

Я оглянулся на остальных. Кажется, никто не ожидал, что преграда поддастся так быстро. Лица были в основном озадаченные. Что касается старика, то он глядел вдаль с интересом, сложив руки на груди.

– Дальше пойдем только мы, – объявил я зевакам.

Они, в общем-то, и не возражали. В душе я радовался, что у моих соотечественников остались хоть какие-то крохи любопытства, подталкивавшие следовать за нашей группой, однако лишние попутчики нам тоже были ни к чему.

Добровольцы поправили рюкзаки и, следуя моему примеру, перебрались через линию, где еще несколько минут назад возвышалось препятствие. Здесь было все так же, как и в туннеле позади. Видимо, это подействовало на компанию успокаивающе. Никаких ужасов, привычная обстановка.

– Готовы? – на всякий случай спросил я.

Все вразнобой кивнули.

– Тогда пошли!

***

Первый скелет нам попался буквально часов через шесть. Какой-то человек умер в невероятной позе: возможно, скорчившись от боли. Побелевший от времени череп испуганно смотрел на нас, потревоживших его покой, пустыми глазницами. Все кости были на месте: если здесь и водились какие-то твари, то они предпочли не трогать сомнительный труп.

– Мы так и оставим его? – Гел тупо смотрел на останки.

– Пока – да! – решил я (поскольку все ждали моего слова). – Очевидно, бедняга пытался убежать к нам, не зная, что путь перекрыт.

О страшной чуме слышали все, но сейчас, видя перед своими глазами скелет, многие по-новому осмысливали историю. Вот она, жертва болезни. Может, на этих костях еще сохранился тот вирус, который погубил тридцать тысяч человек.

Ночью наша группа уменьшилась на три человека. Вероятно, они решили, что увидели достаточно, и возвратились. Я даже не ожидал такой реакции на самый обычный скелет. Дух группы заметно упал, и пришлось принимать меры.

Построив всех в одну шеренгу, я произнес целую речь:

– Вы вызвались добровольцами. Все вы были предупреждены о том, что мы входим в чумной район. Возможно, через несколько километров скелеты будут попадаться нам на каждом шагу. Возможно, мы увидим нечто такое, что не предназначено для слабонервных. Мы рискуем своим здоровьем и жизнью. Это не пустые слова – вы уже убедились. Поэтому если кто-то хочет вернуться, если кто-то передумал идти дальше – я никого держать не буду. Взвесьте все еще раз, пока мы ушли не слишком далеко.

Группа молчала. Но я почти физически ощутил нарастающее упрямство: мы не слабаки, мы дойдем!

Когда мы зашагали дальше, наш маленький отряд казался куда более сплоченным, чем до этого.

***

Стоя перед трапом космического корабля, я испытывал двоякие чувства.

Позади остались долгие часы пути, сотни скелетов, работа с инфосетью лаборатории, поиски ангара. И вот мы нашли то, ради чего все затеивалось. Корабль.

Как ни странно, именно сейчас, за шаг до успеха, мною овладели сомнения. Никто из ныне живущих никогда не имел дело с космическими кораблями. Да, мы нашли средство, чтобы убраться с Меркурия. Но сможем ли мы им воспользоваться? И есть ли куда убираться?

Мои спутники с ошалелым видом стояли рядом. Больше никто не покидал группу, все упрямо шли вперед, однако верил ли кто-нибудь, кроме меня, в существование вот этой штуковины, занимающей добрую половину ангара?
Последний шаг…

– Добрый день! – прозвучал явно синтезированный голос, едва я ступил на борт. – «Путешественник» рад приветствовать вас.

– Ого, да ты и говорить умеешь! – удивился я. В основном «говорящая» техника была сделана до Катастрофы или сразу после нее. А корабль собирали уже спустя пару столетий. Или нет?

– Вы разговариваете с искусственным интеллектом корабля, – сообщил голос. – Я способен распознавать вашу речь и выполнять данные устно команды.

– Вот и хорошо. Кто и когда тебя создал?

– Группа ученых из этой лаборатории пятьсот шестьдесят три года стандартных года назад. Вас интересуют конкретные имена создателей?

Я отрицательно покачал головой:

– Пожалуй, нет. С какой целью тебя создали?

– Поиск и терраформирование планеты, удовлетворяющей некоторым заданным условиям.

– Была ли выполнена цель?

– «Путешественник» доставил на планету необходимое автоматическое оборудование. Терраформирование должно было завершиться около трехсот пятидесяти четырех стандартных лет назад. К сожалению, я не обладаю достоверной информацией на этот счет.

Мое сердце колотилось, как бешеное, когда я спросил:

– Можешь ли ты проделать этот путь снова?

– Да, – без колебаний ответил корабль.

– И сколько это займет времени?

– Пятнадцать стандартных часов.

– Так быстро? – вырвалось у меня само по себе. – На каком же расстоянии находится эта «планета»?

Наверняка, это где-то в пределах Солнечной системы. Я почувствовал разочарование. Если Солнце превратится в сверхновую, то переселение с Меркурия на Венеру, пусть даже заново терраформированную, нас не спасет.

– Сорок три световых года.

Мне показалось, что я ослышался.

– Сколько?

– Сорок три световых года, – терпеливо повторил голос.

Распахнув от изумления рот, я едва не пропустил самое главное.

– Умрите, порождения тьмы! – неожиданно завопил старик, делая резкое движение рукой.

Уж не знаю, какая там часть моего сознания была настороже, и как мне удалось правильно оценить обстановку. В следующий момент я уже лежал на палубе, сжимая в ладонях стеклянную капсулу с какой-то жидкостью внутри. Старик торопливо поправлял маску противогаза: до него еще не дошло, что афера не удалась: я выловил капсулу всего в нескольких сантиметрах от палубы.

И тут меня потянуло хохотать.

– Какие же еще нужны доказательства? – громко выкрикнул я, корчась от смеха.

Все застыли: вряд ли кто-нибудь хоть что-то понимал. Может, они даже не подозревали, что я миг назад спас их от верной гибели. Старик тоже застыл. Если у него и была другая капсула, мое поведение явно обескуражило дедульку.

– Итак, мне выпала честь пообщаться с одним из легендарных Сегиров, – я продолжал кататься по палубе, не в силах унять ненормальное веселье. – Вот уж не ожидал! Ну, Дик, сколько тебе на самом деле лет? Восемьсот? Тысяча? Может, расскажешь, как вы угробили человечество?

Затем я обратился к остальным членам нашей группы:

– Вы думали, что Сегиры где-то далеко в небе? Нет, они – такие же люди, как и мы! Они – среди нас. Вот!

Я ткнул пальцем в сторону старичка, и тут он начал падать. Стекленеющие глаза с ужасом смотрели на меня. В них читалось невольное подтверждение.

***

Своим разоблачением я застал старика врасплох, и у него просто не выдержало сердце. Это засвидетельствовал корабельный «доктор» – автоматизированный медицинский комплекс. Товарищам по отряду пришлось многое объяснять, и даже после всего произошедшего они не могли до конца поверить моим словам. Мировоззрение перевернуть не так-то просто.

Дорога назад была немыслимой. Я приказал кораблю доставить нас к зданию старой знакомой библиотеки, и он проделал это за считанные минуты. Не ожидавшие подвоха товарищи даже не успели запротестовать. А потом уже было поздно. Корабль стоял на грунте рядом с двухэтажным зданием, где я так часто предавался размышлениям раньше.

– Перед вами снова стоит выбор, – сказал я группе. – Вернуться в привычные норы и прожить еще несколько лет относительно спокойно. Или продолжить наш путь, попытаться забыть старые страхи, дать нашим детям возможность быть счастливыми. Я знаю, что вы все еще боитесь открытых пространств, несмотря на все старания наших предков. Но Меркурий обречен, и если мы хотим продолжать наш род, нужно искать другие пути существования. Есть все основания полагать, что планета, которую когда-то посетил этот корабль, успешно терраформирована. Нам предстоит освоить ее, продолжить человеческий род. Это более чем достойное занятие. Выбирайте.

Люди замялись. И, неожиданно для меня, вперед выступил Гел.

– Знаешь, Кир, это не по мне. Я всегда старался тебе помочь, но здесь ты предлагаешь нечто совсем уж сумасшедшее. Лучше я останусь.

– Гел? – опешив, я не знал, что и сказать. – Тебя ведь назвали в честь солнца! Твои родители всю жизнь мечтали жить на поверхности, но у них просто не было такой возможности.

– Мечтать – одно дело, а жить – другое, – заметил Гел. Взглянув на экраны внешнего обзора, он поежился. А потом признался: – Ну не могу я! Лучше подохнуть быстрее, зато у себя дома!

Некоторое время я тупо смотрел в пол. Затем до меня дошло, что убеждения здесь не помогут.

– Что ж, – сказал я, вздохнув. – Это твое право и твой выбор. И, наверное, так будет лучше. Не всем же отправляться в неизвестность…

Но на душе у меня была только горечь.

***

– Кто там? – Лара вышла из ванной, расчесывая волосы.

– Свои, – улыбнулся я. – Ты не поверишь, но я нашел!

***

Мы стартовали всего несколько часов спустя. На борт поднялись лишь самые отчаянные – не больше сорока человек. Я пообещал сделать пробный полет, и вернуться за остальными желающими, но уже начал понимать, что желающих будет не так уж много. Массовое сознание инертно, и Сегиры здорово поработали над ним. У меня просто не хватит времени, чтобы переубедить своих соотечественников. Даже если все пройдет нормально, и я вернусь…

Картина старта меня захватила полностью. Когда корабль вышел в открытый космос, и экраны стали демонстрировать звезды, я ощутил такой восторг, какой, вероятно, неизвестен ни одному живому существу. Это была моя самая сумасшедшая мечта, и она осуществлялась!

Созвездия находились в том же порядке, который я помнил с детства по планетарию. Без труда угадывалась легендарная Большая медведица, ровно сиял Южный Крест, туманным облаком казалась галактика Андромеды. Господи, да только ради этого стоило не спать ночами, разбирая архивы!

Лара стояла рядом со мной и тоже всматривалась в экраны. На ее лице не было страха. И именно в этот момент я осознал, как мне повезло со спутницей. Возможно, во всем мире она была единственной, кто мог хоть отчасти разделить мои чувства… и понять меня.

Однако я не успел высказать вслух слова о любви.

– Получен запрос, – сообщил наш корабль, а затем вмешался другой голос: – Неизвестное судно, назовите себя!

Заметив, как округлились глаза у окружающих, я попытался унять сердцебиение и предложил кораблю:

– Ну, назови.

Сказать, что я растерялся, значит не сказать ничего. В голове закружились десятки мыслей. Может, мы все-таки ошиблись насчет Сегиров?

Надеюсь, со стороны не было заметно, что мои руки начали дрожать.

– Судно «Путешественник», внимание! – вновь прогремел чужой голос, и я вдруг понял, что он не механический. – С вами говорит старший офицер патруля Земли, капитан второго ранга Ив Ларсен. Ваша информация выглядит подозрительно. Прекратите маневрирование и приготовьтесь к досмотру. Прошу прощения за возможные неудобства.

Связь прервалась, а я, ничего не соображая, опустился в кресло. То есть как это «патруль Земли»? Разве родина человечества не была уничтожена в первую очередь? Или Сегиры просто скормили нам очередную порцию своей лжи?

***

Вечер в Альпах – это нечто незабываемое. Я стоял на балконе замка, выстроенного полубезумным баварским королем Людвигом II, и смотрел на гладкие воды озерца. Сказочный пейзаж: озеро, в котором отражаются белоснежные горные пики, зеленеющие деревья вокруг, и на всем этом – краски заката. Наверное, в такой местности действительно стоило выстроить что-то вроде Нойшванштайна – во всяком случае, любое другое человеческое жилище было бы здесь неуместным.

В этот момент ко мне пришло понимание, что умонастроение Сегиров так и останется для меня загадкой. Как можно поднимать руку на такое?

Религиозное учение, проповедовавшее конец света как очищение Вселенной от скверны человечества, неожиданно покорило умы весьма влиятельных людей. Которые и решили устроить этот самый конец света собственными руками. Был разработан весьма детальный план захвата оружия и массированного удара. Но переворот удался лишь на Меркурии: службы безопасности остальных планет сумели предотвратить напасть. Мир, благополучно избежавший гибели, считал население Меркурия уничтоженным. Земляне несколько раз посылали корабли в поисках выживших, но никто не был найден (то-то Сегиры так внушали мысль о необходимости сидеть в подземельях!). Повторная колонизация Меркурия считалась нецелесообразной: уже были открыты другие миры, куда и устремилось человечество. Так что меркурианцы доживали свой век, не зная, что буквально обок находится мощная развивающаяся цивилизация – отнюдь не враждебная. И еще мы не знали, что отчеты по светимости Солнца тоже подделывались.

Урок, который человечеству следовало бы извлечь из этой истории, был прост: худший враг всего разумного – фанатизм. А еще глупость, узость кругозора – его неизменные товарищи.

Но меня больше занимало другое. Почему мои соотечественники так боялись сделать тот маленький и сравнительно легкий шаг, который отделял нас от остального мира? Ведь если бы почаще находились люди, просто выглядывающие на поверхность, какой-нибудь из поисковых кораблей их обязательно обнаружил бы. Неужели так трудно отбросить страхи и просто встать во весь рост? Или для этого нужен особый род сумасшествия?

– Ты готов идти? – спросила Лара, неожиданно очутившись рядом.

– Хоть на край света, – усмехнулся я. – Теперь у нас много времени. Наверняка дойдем.

Она лукаво взглянула на меня.

– Ну и что там?

– А там построим шалашик и будем варить уху. Но для начала нужно спуститься вниз, а то экскурсоводы нас сюда больше и близко не пустят.